* * *
А сегодня опять темно
и я могу лишь слышать твои шаги,
шаги от меня, от меня… Уходящие так далеко.
Я могу лишь коснуться твоих пальцев,
которые мечтают вырваться из моих рук – на волю
к ветру и белой, как туман утром, бумаге…
Я могу лишь говорить – вот так, многоточиями, объясняя
наши обречённо-усталые паузы,
когда нет сил даже кинуть взгляд
Вслед.
И я могу лишь вдыхать один с тобой воздух,
Такой же печальный и острый как никогда
не выкрикнутые слова…
Воздух, который так же холоден, как первые шаги
В Никуда.
И я могу лишь чувствовать, как внутри меня разбивается
и покрывается пылью
Хрустальный Город,
который никогда ни чем не был –
и уже не будет.
Потому что быть – некому.
И, знаешь, я больше не могу удержать дыхание,
потому что это мучительно больно
И Нельзя.
Нельзя.
А то, что сегодня темно – не страшно.
Я никогда не умела видеть.
А сегодня опять темно
и я могу лишь слышать твои шаги,
шаги от меня, от меня… Уходящие так далеко.
Я могу лишь коснуться твоих пальцев,
которые мечтают вырваться из моих рук – на волю
к ветру и белой, как туман утром, бумаге…
Я могу лишь говорить – вот так, многоточиями, объясняя
наши обречённо-усталые паузы,
когда нет сил даже кинуть взгляд
Вслед.
И я могу лишь вдыхать один с тобой воздух,
Такой же печальный и острый как никогда
не выкрикнутые слова…
Воздух, который так же холоден, как первые шаги
В Никуда.
И я могу лишь чувствовать, как внутри меня разбивается
и покрывается пылью
Хрустальный Город,
который никогда ни чем не был –
и уже не будет.
Потому что быть – некому.
И, знаешь, я больше не могу удержать дыхание,
потому что это мучительно больно
И Нельзя.
Нельзя.
А то, что сегодня темно – не страшно.
Я никогда не умела видеть.