опять, подбери книгу печали, так сказать.
но с этим немного легче, и если бы раньше я точно выбрала бы например "Янтарный телескоп" Пуллмана, потому что над ним я больше всего плакала подростком, то теперь это не так. рыдания - рыданиями, но по сути своей это не печальная книга.
Думая и выбирая я сразу кинулась к Дяченко, билась между "Армагеддомом" и "Пещерой", остановилась на второй, ибо боли там так много и всё это подобно сцене в "Докторе":
- И ты думаешь, что можешь страдать больше, чем все живые существа во Вселенной?
- Да.
В "Пещере", конечно, нет такого разговора. Но там есть этот факт.
И всё-таки, всё-таки - я не героиня "Пещеры". К счастью. И в "Пещере" есть какая-то надежда.
Поэтому я выбрала "Бертрана из Лангедока" Хаецкой.
"Рука об руку вышли из храма братья – Бертран и Константин. На лице сеньора Оливье радость проступила, покой сменил вечную тревогу. И понял Бертран, что избыл последнюю заботу эн Оливье и с легкой душой уезжает в Святую Землю – умирать.
И еще понял Бертран, как крепко любит он сеньора Оливье. Но куда крепче любил эн Бертран замок Аутафорт, а это была такая страсть, которая с годами становится только сильнее."Замок давали за Агнесс, приданным, кажется, но когда она подросла, он уже был женат и Агнесс со всеми своими землями и красотой досталась его младшему брату. И никому из этого счастья не вышло.
Как и мне.
Я давно не перечитывала, я не помню язык, но помню то ощущение горя.
Это про то, что живёшь, а зачем?
и она так несправедлива, так невыносимо несправедлива!
Я до сих пор не смирилась.
тут, собственно, практически концовка, так что если вдруг вы хотите прочитать - не смотрите"Поначалу трудно было определить, кто останется победителем. Все были одинаково хороши – или одинаково плохи, как угодно. Но вскоре начал выделяться один молодой рыцарь. Везде был он первым – и на коне, и в пешем бою, и на копьях, и на мечах.
Ветер все время относил голос герольда, но в конце концов я все-таки разобрал имя, которое тот, надрываясь, выкрикивал: Гольфье де ла Тур. Имя показалось мне знакомым. Покопавшись в прошлом, я припомнил, хотя и не без труда: племянник Бертрана де Борна. Тот, у которого ради сыновей Бертрана мы отобрали богатое владение Аутафорт.
И вот в толпе дружно закричали: сам Гюи, виконт Лиможский, пожелал сразиться с победителем. Я стал пробиваться сквозь толпу поближе. Покинув свое место на помосте среди цветника прекрасных дам, виконт шагал к ристалищу.
Гюи Лиможский был немного ниже ростом, чем Гольфье, но значительно шире в плечах. Кроме того, он старше, опытнее, а главное – не устал еще от бесчисленных поединков.
Начали они хорошо, но почти сразу же Гюи принялся наседать, как кабан. Виконт не давал противнику двигаться, напирая всей своей внушительной тушей. Молодой Гольфье на миг растерялся.
И Гюи нанес ему прямой рубящий удар по шлему. И Гольфье не сумел его отразить.
Бог ты мой!.. Он упал, заливаясь кровью. К нему бросился оруженосец, бесцеремонно отпихнув Лиможского виконта. Снял со своего господина шлем, развел руками волосы. Гольфье де ла Тур был мертв. Я понял это прежде, чем оруженосец прокричал о его смерти во весь голос.
Тут со скамьи стремительно поднялась одна дама. Она была белее сметаны. Поначалу я принял ее за возлюбленную Гольфье – так была она молода и прекрасна. Но потом узнал и ее – Агнес. Его мать. Бертран де Борн говорил когда-то, что Агнес де ла Тур похожа на Богородицу…
А как летела к ристалищу – покрывало, рукава, плащ развевались, будто пламя на ветру! Как пала на землю у ног бездыханного сына! Еле оторвали ее, унесли едва живую – да только она после смерти Гольфье и двух дней не прожила, так и отошла в слезах."